Особенность предстоящего концерта Олега Рябца состоит в том,
что произведения написанные в XVII и XVIII веках, впервые в России будут исполнены в сопровождении не камерного,
а симфонического оркестра в специальном переложении.
Олег Рябец, обладатель очень редкого голоса – контртенора или так называемого мужского сопрано.
В 1996 году запись его голоса помещена в Британский звуковой архив, где в качестве образца, она хранится вместе с голосом последнего из известных кастратов А. Морески. Однако, в отличие
от известного предшественника, свой уникальный голос контртенора Олег Рябец получил от рождения.
Олег Рябец окончил Киевскую государственную консерваторию и Московскую государственную академию музыки имени Маймонида.
В 1990 году он дебютировал на сцене Большого зала Московской государственной консерватории имени Чайковского. В сопровождении Большого Симфонического оркестра под управлением Г.Рождественского Олег Рябец исполнил партию контр-тенора в Симфонии N2 Альфреда Шнитке.
Ему единственному из русских певцов выпала честь выступить на Гала-концерте,
посвященному 75-летию Его Королевского Высочества герцога Эдинбургского Филиппа, в Britten Theatre (London) (1996),
а также со специальным сольным концертом, посвященным первому официальному визиту в Россию Королевы Елизаветы II.
А накануне предстоящего выступления в Сочи Олег Рябец дал эксклюзивное интервью РИА ParkInfo.
– Как Вы обнаружили свой уникальный голос?
– Как я нашел свой голос? Природа помогла. Потому что петь я всегда хотел, и никогда не задумывался, каким голосом я пою. У меня была потребность петь с детства, с 6 лет. Следствием чего, было желание попасть хотя бы в какой-нибудь коллектив, чтобы продолжать свое творческое начало. Так, я и попал в хор мальчиков.
Я родом из Киева. Там и пропел много лет, пока у меня не наступила мутация голоса. И, было сложно понять, каким голосом я буду дальше петь. Я анализировал для себя, что мне сделать для того, чтобы сохранить тот голос, который у меня был до этого, но не знал, как и что должно произойти.
Просто как-то вот со страхом жил, в ожидании того, что может произойти какое-то страшное изменение для меня, и я перестану петь. К когда мутация прошла, я почувствовал, что у меня голос изменился. Но тот, певческий, которым я владел до мутации – он сохранился. И я со смелостью стал его развивать. В результате это и привело – к моей творческой жизни, концертной жизни, к тому, что я сегодня делаю.
– Вы гастролируете по всему миру, есть ли различие в восприятии Вашего исполнения в разных странах?
– Вы знаете, самая эмоциональная в восприятии моего исполнения публика в Японии. Самая яркая и самая для меня неожиданная. Очень сложно говорить об остальной публике в мире потому, что все зависит от программы. Зависит от той энергетики, с которой ты выходишь на сцену, с каким настроением, какая прошла реклама, насколько люди тебя знают или ожидают твоего появления. Насколько я знаю, мое пение успокаивает людей, умиротворяет.
Японцы, например, спали на моем концерте. Ты не ожидаешь, реакции зала такой, когда ты поешь и видишь, что люди сидят и медитируют, опустив головы. Но, тем не менее, завершение концерта проходит также ярко и убедительно, как и в других странах и городах. Самая сложная публика там, где ты живешь, где ты родился. Потому что ответственности больше.
Очень трудно петь перед публикой, которая искушена классической музыкой. Ее трудно удивить.
В своих выступлениях я никогда не стремлюсь кого-то удивить за счет каких-то эффектов на сцене. У публики нельзя зарабатывать дешевый успех. Надо быть убедительным, быть профессионалом, и нести содержание того, что ты делаешь.
– Какой композитор у Вас любимый?
– У меня три любимых композитора. Вообще их, больше конечно.
Тут говорить сложно, потому что каждый несет тот гений, который он оставил на земле.
Для меня незыблемый – Бах, а за ним идут Гендель и Вивальди.
Это три композитора, которые переворачивают всегда мое сознание и мою душу.
Конечно, нельзя не сказать, например, о Чайковском или Рахманинове,
Римском-Корсакове. Для русской музыки – это все. В каждой стране есть свой любимый композитор. Но для меня, вот эти основные.
– Близко ли Вам то, что создается современными композиторами?
– Волнует меня это или нет?
Вы знаете, Вы очень хороший вопрос задали. Потому, что сегодня путь современной музыки не то, что сложный, он экстремальный. Вообще композиторы – это отражение той жизни, того мира в котором они находятся.
Можете себе представить, когда писали Вивальди, Скарлатти и другие, они писали с музыку, отражающую жизнь своих современников. Т.е. это была эпоха Возрождения – это культ прекрасного.
Сравните с сегодняшней музыкой современной. Кого можно назвать из современных композиторов, которые могли бы создать музыку, которая очищала людей от суеты, от зла, от всего, что несет сегодняшний мир. Чтобы люди выходили очищенные, светлые, радостные?
Сегодняшняя музыка заставляет погрузиться в тяжесть жизни.
Она вызывает состояние хаоса в душе и в умах людей.
В 90-х годах я пел музыку композитора Владимира Кобекина. Это екатеринбургский композитор, один из самых ярких композиторов нашего времени, который написал для меня два потрясающих произведения: оперу «Н.Ф.Б.», по роману «Идиот», Ф. Достоевского и «Песнь Песней» Царя Соломона. Я их исполнил и записал.
И произведения других композиторов я также исполняю. Один из самых ярких сегодняшних современных композиторов – Петер Этвёш. Европейское турне я сделал с его оперой «Три сестры». Конечно, имена есть, но если говорить о какой-то общей тенденции – это вот то, что я сказал.
– Какую музыку Вы любите слушать?
– Я люблю слушать американскую поп диву Мэрайю Кэри. Для меня она самая яркая звезда на небосклоне поп музыки мировой. И она мне помогает во всем. Она меня заражает жизнью, энергией, любовью, красотой и ритмом. Я ее обожаю, и, может быть, когда-то и познакомлюсь с ней.